Кто-то Я. Часть 4

Продолжаем публиковать по средам новые фрагменты книги про нулевые от Артёма Новиченкова. На очереди четвертый материал — и он посвящен любви. Романтика Y2K здесь представлена в разных вариациях: от долгих переписок в «аське» до свиданий после школы. Больше ни слова: читайте сами и ловите тот самый вайб!

2005. Три влюбленности

В том возрасте я был сплошное тело. Все мысли и мечты сводились к одному: как бы лишиться девственности. Я жил в состоянии постоянного поиска. Каждую мало-мальски привлекательную девушку рассматривал исключительно в качестве сексуального объекта. Но абы с кем не хотелось. В идеале — по любви, но если уж нет, то хотя бы с человеком, к которому есть симпатия. Однако выбора почти не было.

Первая. Юсик

463-431-159. Номер аськи невозможно забыть, как телефон квартиры, в которой не живешь уже пятнадцать лет. Я зашел на сайт, вбил цифры и пароль. Список контактов осиротел, переписок не сохранилось. В длиннющем перечне никнеймов среди ~*Deto4k@*~, Jelly Chews*), *•.noisy.•*, Pascudnik_160 и прочих нашелся контакт «Юсик».

Seen Jan 18, 2014

В личной информации:

Nickname — Джульета.

Привет, я Рамео.

Мы никогда не виделись, но было все остальное: взаимная тяга, бессонные ночи, интим по переписке и даже планы на будущее.

В седьмом классе мне купили компьютер. ICQ — первая установленная программа, а Юсик — просто Юля — первая собеседница. Я еще расположения букв на клаве не знал, набирал сообщения по пять минут. Она стебалась над этим. Не могу вспомнить, откуда она взялась в списке друзей. Будто была там изначально.

Мы скоро сблизились. Писали друг другу пошлости, которые теперь кажутся нежными, и нежности, которые теперь кажутся пошлыми. К первым относились «хочу твои горячие губы», «хочу потрогать тебя там», «раздеваю тебя всю», а ко вторым — «споки-ноки, любимая», «мечтаю, чтобы ты мне приснилась», «я твой ангел и оберегаю твой сон». Особенно сильным жестом было написать SMS после того, как вы уже попрощались в аське, ведь ICQ была только на компе, а телефоны спали с нами. И тогда переписка могла продолжаться еще час, пока не иссякало воображение или не заканчивались деньги на счету. Ведь эсэмэски были платными, каждый символ стоил денег. Чтобы не переплачивать, МыПисалиВотТакУмещаяМаксимумСловВоднуСмску!,)

Она не видела моего ужасного живота, а я ее брекетов. Так мы оставались собой, не открывая лиц. А когда вдруг просили фотографии, то либо «инет подвисал», либо файл весил больше пяти мигов, и программа не позволяла. Обоюдно придумывали отмазки. Можно ли это назвать отношениями? Нас держала эмоциональная связь: мы делились мыслями, рассказывали жизнь. Когда жизнь оказывалась интереснее переписки, мы забывали друг о друге. И когда это был кто-то один — не избежать сцены. Порой прощение наступало быстро, а порой Юсик дулась несколько дней. Наша «связь» длилась пару лет. Как-то даже заговаривали о встрече, но ей не находилось места.

А потом она прислала-таки фото. Я увидел квадратное, ничем не примечательное лицо, узкие бедра… и желание общаться у меня отпало. Какая там любовь… Я понимал, насколько привязан к внешнему, но отвязаться не мог. Телесное для меня было первостепенным. И хотя любовь ушла, я все же не хотел думать, что она держалась только на внешности. Ведь любил же я Юсика, не видя ее. Просто образ разрушился. Так бывает с кумирами, когда они показывают себя не на сцене, а в жизни.

Прошло время. Я рассказывал девушкам о своей былой любви к Юсику как о детской и несерьезной. Но тогда, в тринадцать, эти отношения были важны, определяющи. И если бы кто-то тогда отобрал у меня доступ к аське, я бы страдал не меньше, чем от физического расставания. Потому что, во-первых, у меня отобрали бы человека, который меня хотел, который научил меня, что значит быть желанным. А во-вторых, у меня отняли бы объект для фантазий, которым в будущем я буду искать воплощение.

Вторая. Настя

В ■ жизнь казалась одновременно понятной и непостижимой. Каждый день открывались новые истины, но они только усложняли картину. Поэтому любое неожиданное объяснение казалось истиной. Например, что в дружбе один дружит, а другой позволяет дружить. Или что в девушках ищешь мамины черты. Это действительно многое объясняло, в том числе тягу к человеку, который тебе даже в чем-то был противен. Достаточно было найти совпадение в знаке зодиака, внешности или хотя бы в имени.

Настя была чьей-то двоюродной сестрой и приехала погостить в нашу деревню. Мы компанией пошли купаться на карьер, и там я смог разглядеть ее. (Сам я не купался, чтобы не отпугнуть ее толстым животом и сиськами.) Она была именно такой, как я мечтал, и потому нереальной, недостижимой. Мы играли на берегу в карты. Она говорила глупости, смущалась перед незнакомой и большой компанией. Я почувствовал это и послал ей взгляд, сулящий поддержку. Она поймала.

Кто-то включил мне на CD-плеере Black Black Heart Дэвида Ашера, и я мгновенно влюбился в эту музыку, в эту Настю, в это мгновение: заходящее летнее солнце, она сидит на пледе, играет в карты, смеется в кругу других людей, а я стою над ней, подсказываю, какой картой сходить; она благодарит взглядом. Пора расходиться. Она идет рядом, и я слышу сладкий, дурманящий запах ее тела. Black black heart.

Настя была идеальным маминым двойником: имя, знак зодиака, лицо, фигура. Когда я увидел ее, подумал — так не бывает. Значит, судьба? Ей было ■, тело уже вырывалоcь из детства — набухшие груди, большие бедра. От нее веяло взрослой распущенностью. А глупость во ее взгляде дарила надежду — воспользоваться, заговорить ее, найдя волшебные слова.

Да, волшебные слова — я отчаянно верил в эту формулу. Был убежден, что если подобрать определенные фразы и произнести их с нужной интонацией в подходящий момент, то они стопроцентно подействуют на девушку и влюбят ее в меня. И каждый раз, когда слова не срабатывали, я сетовал на неспособность сладить с языком, забраться в его суть и вытащить оттуда то, что покорило бы любое женское сердце.

Поэтому пока мы шли от карьера до деревни — а кто знает, что ждет там, в деревне? — я говорил. Что это была за речь? Наверное, что-то про музыку, про веселую жизнь в деревне, про «американские горки» — велосипедные трассы, которые мы навыдумывали себе по крутым и кривым проселочным дорогам. Она слушала рассеянно. Я разочаровывался от ее внутренней пустоты или нежелания понять меня. А может, я задавал ей глупые вопросы?

— Какой твой любимый цвет?

— Красный.

— А какой у тебя знак зодиака?

— Близнецы. А ты разбираешься?

— Ну да… ищу закономерности.

Я знал, что девушки клюют на финт со знаком зодиака. Особенно если получается сразу угадать. Это создавало иллюзию, будто ты разбираешься в людях, знаешь что-то потаенное, способен раскрыть секрет.

А может, я дал ей наушник и мы молча слушали всю дорогу одну песню. Ведь я допускал, что это последний момент близости, после которого все исчезнет. Солнце садилось. Она пошла домой. Я смотрел ей вслед. Мокрые волосы, большая попка. А я попросил диск на ночь и слушал “Black black heart” раз сорок подряд, пока не уснул. Весь следующий день мысли о Насте крутились по кругу, я гонял на велике по деревне, искал ее. А вечером увидел ее в компании отбитых поселковских пацанов постарше с двухлитровкой «Толстяка». Она кокетничала с ними и позволяла себя лапать.

Будто в сердце вставили металлический штырь и провернули. Почему она с ними? Неужели не видит, какие они убогие, уродливые, тупые? А ей хорошо. Смотрит им в рот восхищенными глазами. Неужели дело в возрасте? Но ведь и мне когда-то будет столько же. Она хохочет над их пошлостями, и я понимаю, что она пьяна. Они протягивают ей бутылку, Настя пьет большими глотками. А я стою в стороне со своим синим «Аистом» и смотрю. Стало щемяще больно, что такая красота, пышущее здоровьем тело, смазливое личико — все достанется этим поселковским придуркам. Они же изничтожат ее, заберут у нее все, изуродуют, сделают такой же, как они, им все равно. Она уходила с ними, и я ничего не мог сделать. «Ведь она хочет этого, — думал я под песню Дэвида Ашера, — ей нужны вот такие, а ты не такой, Артем, не можешь быть таким, никогда не будешь. И Настя никогда твоей не будет. А если и захочет —  зачем тебе такая? Она променяет тебя. Пьяная любовь — неверная». И я продолжал крутить по кругу Black black heart потому что а что мне еще оставалось? Настя вызвала во мне глубокие чувства и сильные переживания. Я знал:, теперь я ее не забуду, а она меня наверняка даже не впомнит.

Но я не мог так легко отпустить ее. Пострадав вечер, на следующее утро решил ее спасти. Вот как друг друга «спасают» герои Достоевского.

Село Шеметово и поселок Новый соединяется крутой козьей тропой, под острым углом уходящей в низину и затем поднимающейся. Дедушка строго-настрого запрещал ездить на поселок, но ради любви я был готов на все. Я разогнался и поехал в пропасть. Пошел дождь, на велике были сломаны тормоза, меня занесло, и я упал в трехметровые заросли борщевика. Запах одурманил, и я чуть не потерял сознание, но, видимо, желание пострадать было сильнее. Весь в ссадинах и волдырях, я катил обратно в гору неподъемный велосипед и предвкушал, что скажет дедушка.

И только тогда, через самобичевание, лежа днем в постели, я смог отпустить ее.

Третья. Катя

Нет, это другая Катя. Та, что первая любовь, скоро забылась. С этой Катей меня связывало особое чувство. Я бы назвал его сезонным.

Мы учились в параллельных классах. Их классуха недолюбливала меня, поэтому мы не афишировали нашу «связь», которая началась весной 2005 года с переписок в аське.

Мы гуляли. Часами бродили по району за ручку, сторонясь знакомых. Сначала она жила через сквер, я видел ее пятиэтажку из окна, потом переехала в новостройку неподалеку. Мы встречались и каждый раз выбирали направление:

  — Куда пойдем?

  — Мне все равно.

  — Пойдем туда? Не, надоело. Может, на Яузу?

Мы много молчали — все уже было сказано в переписке (иногда вплоть до самых откровенных тем). Мы ходили часами по району, а когда уставали, обнимались на укромных скамейках. Помню ее теплой весной в сладких духах и короткой джинсовой юбке. С большими глазами и губами — милая, похожая на лягушонка, девочка, моя временная греза. Временная, потому что летом мы неизбежно разомкнемся, найдемся в других отношениях, чтобы к зиме вернуться в объятья друг друга. И так шли год за годом. Чтобы поцелуй после очередного расставания звучал как первый.

Каждый очередной виток отношений начинался с пересказа периода, который мы пропустили друг в друге. Я сочинял о разочарованиях, подводя к мысли, что с ней лучше всех, а она рассказывала про бывшего, к которому каждый раз возвращалась. Он был старше лет на десять, кажется, разведен, с машиной. Иногда он бывал с нею груб, потом донимал звонками, стоял под окнами. Даже сделал ей предложение. Я ликовал, осознавая, что сейчас Катя — моя, что утер нос взрослому мужику. Но вместе с тем понимал: если она постоянно к нему возвращается, то в один момент оставит меня окончательно. В страхе лишиться Кати, я требовал от нее верности, хотя и не имел права на это. При этом продолжал искать других девушек для отношений.

Сидеть на траве, чтобы потом отряхнуть с ее попы травинки. Катать на качелях, отталкивая не спину, а бедра. Лежать на скамейке, положив голову ей на колени, взглядом в большое небо. Правда, в таком положении попу лапать было неудобно.

Катя не давала мне, но позволяла себя трогать. Мы уединялись у меня дома и раз за разом мы доходили до границы — однажды я даже кончил в штаны. Она давала стянуть юбку и доверяла самое сакральное. Но дальше петтинга дело не шло. Катя всегда останавливала на пороге; наверное, чувствовала: я ее не люблю по-настоящему и рано или поздно брошу. Но я потому и расставался с ней, что больше не мог терпеть. Я уходил за той, которая сулила большее, и всегда возвращался ни с чем. Думал: я девственник, ты девственница, так почему бы не попробовать, если мы нравимся друг другу? Но в этом и была засада: если она девственница, значит, первый раз она хочет отдаться тому, кому может довериться. Поэтому в новом «сезоне» я пытался давать ей уверенность, что в этот раз все по-настоящему, что настроен серьезно, что больше никуда не денусь. Но она не сдавала крепость.

Ситуация осложнялась тем, что Катя вообще не бухала. И самый легкий путь склонить ее, был закрыт. Оставалось дальше нагуливать возможный секс:

шляться по центру, целоваться на набережной или в парках под ливнем и ждать, выдюживать. Но терпения не хватало. Однажды что-то ужалило спросить:

— Ты девственница?

 Она помолчала и ответила:

— Нет.

Ох, как я заревновал. Сжал зубы и кулаки. Значит, дело было не в страхе первого раза. Ну и за дело. Заслужил. Ничего, стерплю, какое у меня право что-то требовать, если сам непостоянен? А прерывать общение было бессмысленно, тем более что теперь Катя казалась доступнее.

Мы продолжили гулять. Но она мне так и не дала.

Наши отношения тянулись до старшей школы с большими перерывами на сторонние романы и закончились сценой у продуктового возле ее дома, где мы обычно брали мороженое. Все закончилось взаимным обещанием жениться, если не найдем кого-то лучше. Потому что если уже сколько лет судьба раз за разом сводила нас, значит, мы были поручены друг другу кем-то сверху. И я верил, что никого лучше мы не найдем и обязательно поженимся. Или нет, не верил в это? Иногда я представлял драматичную сцену, в которой женатый я встречаю одинокую ее, и мы вспоминаем юность…

Через пару лет после той встречи она выскочит замуж за однокурсника, родит ребенка,, а потом, кажется, и второго. А я найду свою семью только восемь лет спустя. И даже вспоминать о Кате не буду до этого момента.

Комментарий

Он ведь и не знал тогда, что писал свой первый учебник любви. Думал, что любовь — награда за старания, а не дар. Не читал о том, что полученное даром, даром же и будет отдано. А ты уже знал это. Что можно любить и не быть любимым, что можно легко ошибиться в адресате, если тянешься вожделеющим телом. Ты точно сказал: в том возрасте он был сплошное тело, пульсирующее, ищущее «оно». Тело было его главным органом сознания. Если в Sims он был, как глупый бог, то в жизни вел себя, как умное животное.

И все они ускользнули от него. Сочувствовал ли ты ему, когда писал об этом? И я сочувствую, хотя знаю, что разочарования были необходимы. Они ускользнули по-разному: Юсик — виртуально, Настя — физически, Катя — эмоционально. Каждая из них — маленькая смерть, очищающая от наивного эроса. Первые встречи с волей Другого, уроки утраты контроля. Фрустрация от невозможности управлять. Нежный возраст. Нужно было упасть в борщевик, изнемочь от вожделения, разочароваться в будущем, чтобы обрести способность выдерживать мир.

Я часто вспоминал о волшебных словах, которые, подобно ключу, открывали бы сердца людей. Именно из его неудач «уговорить» реальность и родился писатель. Ведь это миф о языке как о своеобразной магии — первый опыт литературы. С годами я убедился, что речь способна на многое, если не на все. Без веры в это мы бы с тобой не писали книг. Совершился переход от поиска объектов для любви к поиску языка любви.