Ад находится у океана
image

Ад находится у океана

Илья Данишевский

В честь дня рождения Ильи Данишевского обновляем «Практику» подборкой именниника под названием «Ад находится у океана». Охарактеризовать её сложно — наверное, лучшим пояснением станет тот факт, что мы очень хотели бы видеть её в «ХЛАМЕ #1. Музыка герильи». В подборке, тексты из которой вошли в книгу «Медведь и маятник», есть: 1) Ближний Восток, «ориенталистский фолк, музыка эксплуататоров» 2) мультилингвальный фристайл между русским, английским и арабским 3) ещё множество интересных находок — но, чтобы узнать о них, придётся читать материал.

ад находится у океана

чудовищной силы воображаемые воздействия. чужой язык всё ещё в зоне несуществующего. утро я начал с пересказа «на исходе дня» <…>, я витиевато говорил что-то о нитях клото, протянутых сквозь грудину и большую историю, — звучало, будто мне кажется, что большая история прошла сквозь меня, но это не так, бытовой отъезд на фоне уничтоженных богатых семейств. о неврозе времени, понимании молчания, не понимая, отвергая. ледяной немецкий вместо чего? <…> русский не был бы лучше, ничего не было бы, язык тела говорит в моменте, отзывается в моменте <…>. даже неверующим помогает молитва, глухой ритм, молоток, зубило, любой язык

+

есть такие доктрины говорит он
и следующие за ними уроки послушания
которые злокачественно растут
внутри и
их глубоководный свет становится единственным светом
когда денег не было
казалось что нет нужды во внешних источниках
света, измерения времени, даже отчаяния
знаешь эти пластиковые ремешки
говорит он
наверное ты видел как ими стягивают руки
заложников в новостях на стоковых фотографиях
ты сможешь увидеть если захочешь
они выглядят довольно гуманно
и наверное они одноразовые
но только в том смысле что их никогда не срезают полностью
зарево очередной войны в новостях

он спрашивает хочу ли чтобы он почитал мне вслух
на арабском? да, на каком-то повороте
становится неважно
хотя мне хотелось бы быть подальше
от нескольких известных мне языков
пыщ, издаёт он это согласие
пыщ и цузамменштосс,
переводить?
взаимное столкновение? да, именно так
говорит он, indeed und…
ладно, говорит он, это неважно
новости быстро блестят на его лице
пластиковые ремешки живут семьями
в голенях и суставах
он считает что если разрезать тело
то увидишь как они прячутся от лезвия
взгляда суматохи френдленты
быстро устремляются вглубь
разрывая очередной вечер
хватит, наконец, говорит он. что, уточняю я
хватит, ты можешь прочитать сам, и всё остальное
ты сможешь прекрасно справиться без меня
уже завтра ты сможешь даже не знаю сделать вид что
и кстати единственное что я узнал
о войнах — они заканчиваются
понимаешь?
и что потом?
ты справишься, улыбается он, это точно
закрывая глаза он видит мигрень пластиковых лент
и внешние источники света
провоцирующие зубами их привычную лояльность

+

после шунтирования взгляд его шагнул ближе к закату
где смыкается вечерний рейн
тяжёлое дыхание бессонницы выступает сквозь поры
иногда открывая смартфон
он наблюдает одно из редких цунами
в заливе между разбитым телом
и продолжительностью соскользнувшего
по венозной жаре стекла
взгляд останавливается чтобы сообщить
что только неважным вещам
такие длительные объяснения слова́ намотанные на катушку
важным достаточно всего пары
даже с опечатками
как good друзьям на левом берегу и normal —
друзьям на правом
выпуская стеклом заполняющий эту границу мрак
им достанется разное из этих ненужных вещей
и хорошим друзьям
и нормальным друзьям
почему бы просто не порадоваться за них? удивляется он
за этих моих друзей
справа от мрака
я умею видеться с ними каждые выходные
и скрывать раздражение
умею быть сильным мальчиком
со слегка разбомбленной жизнью
но
и тем, кто слева от мрака
можно просто улыбаться
их шутки всегда смешные

они никогда ничего не требуют
они ни в чём не нуждаются
как могильные родники
холодно дышат их города
их деревья пропускают свет
и решают проблемы
источая взаимный респект

+

как сателлит этот режим падёт
а потом придёт тот
что укусит меня сильнее, закурив продолжает он
я уже видел этот парад планет
и сарабанду повешенных аятолл
и комариные заповеди
пусть я не знаю чьё царство придёт
уже знаю что и оно
после меня ——— и опять
и оно тоже будет сжимать в одно
стены тела́ злочервонный гной
выделяя слова из
света падающей будто звезды
не звезды
но память не будет вибрировать
если ты перестанешь думать о лозунгах
завтрашнего
и загадывать на их огни
ты думаешь я такой?
откуда я знаю? наверное это я
бесформенный
но хотя бы ни один сателлит не высветит меня целиком
а тебя — ровно наоборот?

+

апокалипсис в пивном саду, ориенталистский фолк, музыка эксплуататоров,
созвездия из латуни, —
what could be more terrifyin’? — спрашивает он, —
пожар на западном холме, нагретый воздух,
теракт в моногамной пищевой цепи
он почти перестал носить очки
чтобы хуже видеть
полёт халифа-аиста сквозь гуманитарный коридор
безлимитной полночи
извлекает из игрушечного ружья
звуки остужающие глаза
и под самое утро
проливает обсессии на живот
и этот тёмный фолк застывает
созвездием латунного братства
как и другой святой
он поясняет птицам неясные им слова
осколочные снаряды
изнурение
на ключ закрытые города
чтобы посеять хаос
в траекторию их полёта
what could be more terrifying? —
он улыбается, — не уверен, что многое

+

это просто пустынный остров
где люди гуляют своих собак

мы можем до истончения
возвращаться
он разглядывал музей гестапо
высящиеся над ним хоры незнакомых ангелов
даже поднявшись на тюремную башню
собора кёльна
он видит только облака
отделившиеся от стада
отделённые друг от друга позвонки
он просит чтобы я однажды увидел
побыл рядом ведь рассвет ну уже ну почти
как он просит у неба будущего
на арабском строка за строкой
и затем перевод на английский
он вытирает лицо
просит скорбные звёзды сместиться
я могу гладить его по голове
во время молитвы
он говорит что между нами
особый двоичный код
ангелы с разъёбанными лицами
кажутся ему искусственными
сотканными из новостей
рождёнными в woke-нересте
он надевает на меня наушники
музыка которая разрешает ему покой
сон полный боли
но не только за себя
в замке где были казнены кайзеры
он видит что они заказывали портреты
своей еды своих животных
дорогой шёлк
ветер вёл его до дамаска

он смотрит не понимая
как на убитых жизнях строили фабрики
иногда как ребёнок
иногда в мерцающем мраке того
кто сильной рукой ломал другим рёбра
выцветшие одежды монархов
лунный воск европы
кажутся ему инфантильными
влюблёнными в осуждение
в этой печали остров кажется
просто скомканной
женской одеждой
угу, говорит он, herz aus stein
ветер и дождь почти поднялись навстречу
друг другу но они не встретятся
повторяет он — много раз —
молитва могла быть длиннее ночи
оскорбления
задирали их белые платья
бесшовность беспочвенность
как берилл из этого камня
катастрофа, говорит он (немецкий),
это только момент
а потом облака соберут себя заново
а потом облака соберут себя заново
видел ли ты тела
что сумели такое же
особенно в той земле где ночь
продолжается дольше
чем что? дольше, чем что?
чем дольше, отвечает он

+

когда поднялись волны он переехал из алеппо в дамаск
что ты там делал?
зачем… неважно, делал вещи, которые не хотел делать,
кажущиеся мне огнём
так много, что всё прошло
траншеи раскалённого песка?
моя кровь больше ничего не говорит
глаза горят по инерции
мутное небо пыли
любовь это не последствия, говорит он
я вытаскивал под нищетой
червей из голени, u r so sneaky,
чувак, кто смотрит в поисках ответов
я могу рассказать
■■■■ и пока аллах
на другой стороне истории
так незначительно и только поэтому гладко
не говорит но во взгляде
эти истории эти слои одежды
море же всегда взъерошено а ещё взрывы
ну и слово война которое он никогда не кавычит
и разорванные в кружево кожных покровов большого песка
ох эта обычная ночь
зажигает вновь каменные слова и сирены с яркими огнями
они поднимают сплетни
они опустят их завтра
я не поднимаю маяк, говорит он
я хочу увидеть трещины их черепов
тех кто врёт и кто случайно был праведником
■■■■ и порезы
я так пытался мечтать, говорит он

■■■■
но эти траншеи
этот песок
tut mir sehr leid
будущее так известно
materialism is taking over meaningful relations
больше чем его голос
*اياونلا رزو انولّمح ،تمصلا نقتن اننأ
Because we master the art of silence,
they gave us the burden of intentions! — переводит он.
этого достаточно? он поднимает голос на песок
кому ещё мне отдать тело и голос
чтобы эти куски стали мотыльками
я засыпаю, глядя в твои глаза, говорит он
он улыбается

+

телу разреши быть отсечённым от ночи
крыши вспарывали сами себя
устойчивое зияние как
под стропилами под тёплой вибрацией выступающих
кровеносных сосудов
под сильный шум
работников разгружающих ночной прах
работы потовых желёз
вибрирующего сверла в левый клык
по́лночи разреши быть отсечённой
от стучащих в твои двери
один будет вести протокол а другой читать с листа
необнадёживающее для
обвиняемого
хор будет заперт в рубинах подлунной нищеты
железных сараях шелтерах гру́женных друг на друге
гробы отплывут на запад в середине августа
джек дэниэлс и радлер заполнят просветы в суставах
тебе стоит быть отсечённым от злости
похожей на ошейник вывернутый вожделением внутрь
пока она будет рассказывать о достопримечательностях
ты будешь мять уставшую от томления трахею
восточная стена была восстановлена по довоенным образцам
артериальные ангелы знали как обрамлять для вечности
повреждённые камни
исковерканные тела например трупы крыс или чаек
в обручальные кольца или ошейники
хотя бы горлу разреши быть освобождённым от обещаний
свет гордых витражей давно погас
финансирование их реставрации запланировано
на дыры от других вещей будущего
а некоторым из них повезёт
быть созданными без участия
сердцебиения

+

наконец он говорит пишет
или пишет а потом стирает но всё ясно
тем обычным голосом
когда челюсти начинают сверкать
и он so fucking tired

image

Илья Данишевский родился в 1990 году в Москве. Окончил Литературный институт, изучал также историю религий в РГГУ. С 2014 г. руководил издательским проектом «Ангедония», посвященном феномену насилия в современной России, опубликовал книги Елены Костюченко, Славоя Жижека, Петра Павленского, Алексея Цветкова-младшего, Марии Степановой, Глеба Морева и др. Одновременно вёл литературный раздел Интернет-проекта «Сноб». В 2019–2021 гг. курировал литературную программу Центра имени Вознесенского в Москве, а также был редактором издательского поэтического проекта «Центрифуга». С 2016 г. публикует стихи и прозу в журналах «Зеркало», «Воздух», «Волга» и др. Короткий список Премии Аркадия Драгомощенко (2017). Автор книг «Нежность к мёртвым» (2015), «Маннелиг в цепях» (2018) и «Дамоклово техно» (2024). C 2022 г. живёт в Кёльне.

Читайте также